Прежде, давно, в лета моей юности, в лета невозвратно мелькнувшего
моего детства, мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому
месту: всё равно, была ли то деревушка, бедный уездный городишка,
село ли, слободка, любопытного много открывал в нем детский
любопытный взгляд. Всякое строение, всё, что носило только на
себе напечатленье какой-нибудь заметной особенности, всё
останавливало меня и поражало. Каменный ли, казенный дом, известной
архитектуры с половиною фальшивых окон, один-одинешенек
торчавший среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных
мещанских, обывательских домиков, круглый ли, правильный купол,
весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как
снег, новою церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся
среди города, -- ничто не ускользало от свежего, тонкого вниманья,
и, высунувши нос из походной телеги своей, я глядел и на
невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные
ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом,
мелькавшие из дверей овощной лавки вместе с банками высохших
московских конфект, глядел и на шедшего в стороне пехотного
офицера, занесенного бог знает из какой губернии, на уездную скуку,
и на купца, мелькнувшего в сибирке на беговых дрожках, и уносился
мысленно за ними в бедную жизнь их. Уездный чиновник пройди мимо
-- я уже и задумывался: куда он идет, на вечер ли к какому-нибудь
своему брату или прямо к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса
на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний
ужин с матушкой, с женой, с сестрой жены и всей семьей, и о чем
будет веден разговор у них в то время, когда дворовая девка в
монистах или мальчик в толстой куртке принесет, уже после супа,
сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике. Подъезжая к
деревне какого-нибудь помещика, я любопытно смотрел на высокую,
узкую деревянную колокольню или широкую, темную деревянную
старую церковь. Заманчиво мелькали мне издали, сквозь древесную
зелень, красная крыша и белые трубы помещичьего дома, и я ждал
нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его сады и
он покажется весь с своею, тогда, увы! вовсе не пошлою
наружностью, и по нем старался я угадать, кто таков сам
помещик, толст ли он, и сыновья ли у него или целых шестеро
дочерей с звонким девическим смехом, играми и вечною красавицей
меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или
хмурен, как сентябрь в последних числах, глядит в календарь да
говорит про скучную для юности рожь и пшеницу.

Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и
равнодушно гляжу на её пошлую наружность; моему
охлажденному взору неприютно, мне не смешно, и то, что пробудило
бы в прежние годы живое движенье в лице, смех и немолчные
речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят
мои недвижные уста. О моя юность! о моя свежесть!