Из юношеских лет, 12 романсов на слова К. Бальмонта (Iz junosheskikh let) = The Days of Youth

Лёгкий ветер присмирел,
Вечер бледный догорел,
С неба звёздные огни
Говорят тебе: «Усни!»
Не страшись перед Судьбой,
Я как няня здесь с тобой
Я, как няня здесь пою:
«Баю-баюшки-баю».

Тот, кто знает скорби гнёт,
Тёмной ночью отдохнёт,
Всё, что дышит на Земле,
Сладко спит в полночной мгле,
Дремлют птички и цветы,
Отдохни, усни и ты,
Я всю ночь здесь пропою:
«Баю-баюшки-баю».

Где-то волны отзвучали,
Волны, полные печали,
И в ответ
Шепчет ветер перелётный,
Беззаботный, безотчётный,
Шепчет ветер перелётный,
Что на свете горя нет.

Зашумела волна, покачнулся челнок,
И восстал ото сна пробужденный Восток.
Покачнулся челнок и уносится прочь,
И не видит Восток побледневшую ночь.
И уносится прочь всё, чем счастлив был,
Что в короткую ночь беззаветно любил.

[ ... ]

В полночь месяц чуть колышет
‎Воды в глубине;
Лоно моря еле дышит,
‎Как дитя во сне.
Так душа, полна мечтою,
Чутко дышит красотою;
Нежно в ней растёт прибой,
Зачарованный тобой.

Из-за дальних морей, из-за синих громад,
Из-за гор, где шумит и гремит водопад,
В твой альков я цветов принесу для тебя,
Зацелую, любя, заласкаю тебя.

А когда, отгорев, побледнеет луна,
И от жгучего сна заалеет Весна,
Задрожишь ты, как тень, пробужденье гоня,
И, краснея весь день, не забудешь меня.

У моря ночью, у моря ночью
Темно и страшно. Хрустит песок.
О, как мне больно у моря ночью.
Есть где-то счастье. Но путь далёк.

Я вижу звезды. Одна мне светит,
Других светлее и всех нежней.
Но если сердце ее отметит, -
Она далёко, не быть мне с ней.

Я умираю у моря ночью,
Песок затянет, зальет волна.
У моря ночью, у моря ночью
Меня полюбит лишь Смерть одна.

Умер бедный цветок на груди у тебя,
Он навеки поблёк и завял,
Но он умер тревожно и нежно любя,
‎Он недаром страдал.

Долго ждал он тебя на просторе полей,
Целый день на груди красовался твоей,
Как он пышно, как чудно, как ярко блистал,
‎Он недаром любил и страдал.

Над пустыней ночною морей альбатрос одинокий,
Разрезая ударами крыльев солёный туман,
Любовался, как царством своим, этой бездной широкой,
И, едва колыхаясь, качался под ним Океан.

И порой омрачаясь, далёко, на небе холодном,
Одиноко плыла, одиноко горела Луна.
О, блаженство быть сильным и гордым и вечно свободным!
Одиночество! Мир тебе! Море, покой, тишина!

Всё мне грезится Море да Небо глубокое,
Бесконечная грусть, безграничная даль,
Трепетание звёзд, их мерцанье стоокое,
Догорающих тучек немая печаль.

Всё мне чудится вздох камыша почернелого,
Глушь родимых [лесов]1, заповедный затон.
И над озером пение лебедя белого,
Точно сердца несмелого жалобный стон.

Жизнь утомила меня.
Смерть, наклонись надо мной!
В небе — предчувствие дня,
Сумрак бледнеет ночной…
Смерть, убаюкай меня!

Ранней душистой весной,
В утренней девственной мгле,
Дуб залепечет с сосной.
Грустно поникнет к земле
Ласковый ландыш лесной.

Вестник бессмертного дня,
Где-то зашепчет родник,
Где-то проснётся, звеня…
В этот таинственный миг,
Смерть, убаюкай меня!

В тусклом беззвучном Шеоле
Дремлют без снов рефаимы,
Тени умерших на воле,
Мёртвой неволей хранимы.

5 Память склонилась у входа,
К тёмной стене припадая.
Нет им ни часа, ни года,
Нет им призывов Шаддая.

В чёрной подземной пустыне
10 Мёртвые спят караваны,
Спят вековые твердыни,
Богом забытые страны.

Среди песков пустыни вековой,
Безмолвный Сфинкс царит на фоне ночи,
В лучах Луны гигантской головой
Встаёт, растёт, — глядят, не видя, очи.

С отчаяньем живого мертвеца,
Воскресшего в безвременной могиле,
Здесь бился раб, томился без конца, —
Рабы кошмар в граните воплотили.

И замысел чудовищной мечты,
Средь Вечности, всегда однообразной,
Восстал как враг обычной красоты,
Как сон, слепой, немой и безобразный.