В пустыне чахлой и скупой,
на почве, зноем раскаленной,
анчар, как грозный часовой, 
стоит один во всей вселенной.

Природа жаждущих степей
его в день гнева породила
и зелень мертвыю ветвей,
и корни ядом напоила.

Яд каплет сквозь его кору,
поутру растопясь от зною,
и застывает ввечеру
густой, прозрачною смолою.

К нему и птица не летит,
и зверь нейдот: лишь вихорь чёрный
на древо смерти набежит -
и мчится прочь уже тлетворный.

И если туча оросит,
блуждая, лист его дремучий,
с его ветвей уж ядовит
стекает дождь в песок горючий.

Но человека человек
послал к анчару властным взглядом;
и он послушно в путь потек,
и к утру возвратился с ядом.

Принёс он смертную смолу
да ветвь с увядшими листами,
и пот по бледному челу
струился хладными ручьями;

принёс и ослабел, и лёг
под сводом шалаша на лыки,
и умер бедный раб у ног
непобедимого владыки.

А царь тем ядом напитал
свои послушливые стрелы
и с ними гибель разослал
к соседям в чуждые пределы.

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился;

Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горних ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.

И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои 
Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнём,
Во грудь отверстую водвинул.

Как труп, в пустыне я лежал.
И Бога глас ко мне взывал:
,,Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!``