Стой, мой верный, бурный конь,
у крыльца чужого,
и земли сырой не тронь
сребряной подковой.

Я, как тен, проникну в дом,
ложе их открою,
усыплю их вечным сном,
смертью успокою.

Вот тогда неси меня
на утёс высокый,
и с утёса и с себя
брось в Хенил глубокий.

Хенил шумит и жертвы ждёт,
но дева горя не гадает,
и мавра юного лобзает
и мавру юному поёт:

,,Брось, мой друг, слова, к чему
клятвы, обещанья?
С жарких уст твоих люблю
пить одни лобзанья.

О, зачем всю жизнь мою,
милый, не могу я
сжать в лобзания струю,
в пламя поцелуя!``

Сбылось!... Три кедра над могилой
бросают тень на три луны;
три разноцветные чалмы
качает ветр уныло.

Кругом равнина грустно спит,
лишь в свежый дёрн могилы новой
конь андалузкый, кон стучит
серебряной подковой.