Drei Melodramen für Gesang und Klavier

По горам, среди ущелий темных, 
Где ревел осенний ураган, 
Шла в лесу толпа бродяг бездомных 
К водам Ганга из далеких стран. 
Под лохмотьями худое тело 
От дождя и ветра посинело. 
Уж они не видели два дня 
Ни приютной кровли, ни огня. 
Меж дерев во мраке непогоды 
Что-то там мелькнуло на пути; 
Это храм — они вошли под своды, 
Чтобы в нем убежище найти. 
Перед ними на высоком троне — 
Сакья-Муни, каменный гигант. 
У него в порфировой короне — 
Исполинский чудный бриллиант. 
Говорит один из нищих: «Братья, 
Ночь темна, никто не видит нас, 
Много хлеба, серебра и платья 
Нам дадут за дорогой алмаз. 
Он не нужен Будде: светят краше 
У него, царя небесных сил, 
Груды бриллиантовых светил 
В ясном небе, как в лазурной чаше...» 
Подан знак, и вот уж по земле 
Воры тихо крадутся во мгле. 
Но когда дотронуться к святыне 
Трепетной рукой они хотят, — 
Вихрь, огонь и громовой раскат, 
Повторенный откликом в пустыне, 
Далеко откинул их назад. 
И от страха всё окаменело, — 
Лишь один — спокойно величав — 
Из толпы вперед выходит смело, 
Говорит он богу: «Ты не прав! 
Или нам жрецы твои солгали, 
Что ты кроток, милостив и благ, 
Что ты любишь утолять печали 
И, как солнце, побеждаешь мрак? 
Нет, ты мстишь нам за ничтожный камень, 
Нам, в пыли простертым пред тобой, — 
Но, как ты, с бессмертною душой! 
Что за подвиг сыпать гром и пламень 
Над бессильной, жалкою толпой, 
О, стыдись, стыдись, владыка неба, 
Ты воспрянул — грозен и могуч, — 
Чтоб отнять у нищих корку хлеба! 
Царь царей, сверкай из темных туч, 
Грянь в безумца огненной стрелою, — 
Я стою, как равный, пред тобою 
И, высоко голову подняв, 
Говорю пред небом и землею, 
Самодержец мира, ты не прав!» 
Он умолк, и чудо совершилось: 
Чтобы снять алмаз они могли, 
Изваянье Будды преклонилось 
Головой венчанной до земли, 
На коленях, кроткий и смиренный, 
Пред толпою нищих царь вселенной, 
Бог, великий бог лежал в пыли! 

Где-то, когда-то, давно-давно тому назад, 
я прочел одно стихотворение. 
Оно скоро позабылось мною... 
но первый стих остался у меня в памяти:

    Как хороши, как свежи были розы...

Теперь зима; мороз запушил стекла окон; 
в темной комнате горит одна свеча. 
Я сижу, забившись в угол; 
а в голове всё звенит да звенит:

    Как хороши, как свежи были розы...

И вижу я себя перед низким окном 
загородного русского дома.
Летний вечер тихо тает и переходит в ночь,
в теплом воздухе пахнет резедой и липой;
а на окне, опершись на выпрямленную руку 
и склонив голову к плечу, сидит девушка -- 
и безмолвно и пристально смотрит на небо, 
как бы выжидая появления первых звёзд.
Как простодушно-вдохновенны задумчивые глаза,
как трогательно-невинны раскрытые, вопрошающие губы, 
как ровно дышит ещё не вполне расцветшая,
ещё ничем не взволнованная грудь,
как чист и нежен облик юного лица!
Я не дерзаю заговорить с нею -- 
но как она мне дорога, как бьётся моё сердце!

    Как хороши, как свежи были розы...

А в комнате всё темней да темней... 
Нагоревшая свеча трещит, 
беглые тени колеблются на низком потолке, 
мороз скрыпит и злится за стеною -- 
и чудится скучный, старческий шёпот...

    Как хороши, как свежи были розы...

Встают передо мною другие образы... 
Слышится весёлый шум семейной деревенской жизни. 
Две русые головки, прислонясь друг к дружке, 
бойко смотрят на меня своими светлыми глазками, 
алые щёки трепещут сдержанным смехом, 
руки ласково сплелись, вперебивку звучат молодые, 
добрые голоса; а немного подальше, 
в глубине уютной комнаты, другие, 
тоже молодые руки бегают, 
путаясь пальцами, по клавишам старенького пианино -- 
и ланнеровский вальс не может заглушить
воркотню патриархального самовара...

    Как хороши, как свежи были розы...

Свеча меркнет и гаснет... 
Кто это кашляет там так хрипло и глухо? 
Свернувшись в калачик, жмётся и вздрагивает 
у ног моих старый пес, мой единственный товарищ... 
Мне холодно... 
Я зябну... 
И все они умерли... умерли...

    Как хороши, как свежи были розы...

— This text is not currently
in the database but will be added
as soon as we obtain it. —