Шесть романсов и две мелодекламации , opus 17

Тебя я видела во сне, как будто с нежною тоскою
Склонился на плечо ко мне ты белокурой головою.
И слыозы из моих очей тихонько на тебя катились
И, капая, они струились по кольцам шёлковых кудрей.
О чём была твоя печаль, о чём мои лилися слёзы,
Не понимаю. И едва ль понять возможно эти грёзы.
Своей любовью, милый мой,
Ты счастья дал мне совершенство:
Не от избытка ли блаженства
Во сне грустили мы с тобой?

‎Мне снилось, что солнце всходило,
Что птицы очнулись от сна
И стаей неслись легкокрылой
Поведать природе унылой,
Что скоро вернется весна!

‎Забыты снега и морозы,
Уж льды расторгает поток;
И вот — оживают березы,
Повеяло запахом розы,
И теплый пахнул ветерок…

‎То сном мимолетным лишь было,
Обманчивым призраком грез:
Нет, солнце еще не всходило,
И в мире царили уныло
И льды, и снега, и мороз!

‎И прежнего боле тоскуя,
Душа нетерпенья полна,
Я жду твоего поцелуя,
Дождаться тебя не могу я,
Весна, молодая весна!

О нет! За красоту 
ты не люби меня
И не люби меня за то,
что я живу богато:

За красоту люби 
сиянье дня,
А за богатство -- 
серебро и злато.

И не люби меня 
за молодость мою.
Люби весну, -- 
она всё та же бесконечо.

Меня люби за то, 
что я люблю,
И что любить тебя 
я буду вечно.

Плыви, моя гондола,
‎  Озарена луной,
Раздайся, баркарола,
‎  Над сонною волной.

Настроена гитара:
  ‎О, друг, я в честь твою
Всего земного шара
‎  Все песни пропою!

Смотри, уж на Пьяццетте
  ‎Потушены огни,
При ярком лунном свете
  ‎С тобою мы одни.

Замолкли серенады,
  ‎И ставни заперты, —
Среди ночной прохлады
  ‎Не спим лишь я да ты.

До Лидо не далеко,
  ‎Мы быстро доплывем;
Там море так широко
  ‎Раскинулось кругом;

Там месяц волны любит:
  ‎Смотри, как с вышины
Лучами он голубит
  ‎Морские глубины.

Там, в голубом просторе,
  ‎В лазоревой дали
Забудем мы и горе,
  ‎И бедствия земли.

Пусть звуки поцелуя
  ‎Подслушает волна,
И, как тебя люблю я,
  ‎Пусть подглядит луна!

Давно забытая под слоем пыли, 
Умолкла лира... Песни молодые, 
Созвучья вдохновенные застыли, 
И порвалися струны золотые. 

Была пора... Со мною то же было: 
Недугом тягостным душа болела,
И всё в ней лучшее дремало, стыло…
Любить, надеяться она не смела... 

Но день придет: вернется вдохновенье, 
Вновь порванные струны натяну я, 
И вновь мое раздастся песнопенье, 
Денницу новой жизни торжествуя.

Душа изнывает моя и тоскует, -
О, пой же мне, отрок мой, песню твою:
Пусть звуки её мою скорбь уврачуют -
Я так твои песни святые люблю!

Гнетут меня злобного духа объятья,
Опять овладело уныние мной,
И страшные вновь изрыгают проклятья
Уста мои вместо молитвы святой.

Томлюся я, гневом пылая, и стражду;
Недугом палимая мучится плоть,
И злоба в душе моей... Крови я жажду,
И тщетны усилия зло побороть.

Не раз, жалом немощи той уязвленный,
Тебя мог убить я в безумном бреду.
О, пой же! Быть может, тобой исцеленный,
Рыдая, к тебе я на грудь упаду!..

‎Умолкли рыдания бури кипучей,
Клокочущей бездны волна улеглась;
Опять выплывает луна из-за тучи,
Над гладью морской тишина разлилась.

‎В борьбе непрестанной с мятежною страстью
Опять побежден ненасытный недуг,
И с новою силой, и с новою властью
Воспрянет опять торжествующий дух!

Растворил я окно - стало [грустно]1 не в мочь, -
    опустился пред ним на колени,
и в лицо мне пахнула весенняя ночь
    благовонным дыханьем сирени.

А вдали где-то чудно [так пел]2 соловей;
    я внимал ему с грустью глубокой...
И с тоскою о родине вспомнил своей;
    об отчизне я вспомнил далекой,

Где родной соловей песнь родную поёт
    и, не зная земных огорчений,
заливается целую ночь напролёт
    над душистою веткой сирени...