Любовь и жизнь поэта (Ljubov' i zhizn' po`eta) = Love and Life of a Poet

Если птичке хвост отрезать —
Она просто запоёт.
Если сердце перерезать —
Обязательно умрёт!

Ты не птичка, но твой локон —
Это тот же птичий хвост:
Он составлен из волокон,
Из пружинок и волос.

Наподобие петрушки
Разукрашен твой овал,
Покрывает всю макушку
Волокнистый матерьял.

А на самом на затылке
Светлый высыпал пушок.
Он хорошенькие жилки
Покрывает на вершок.

О, зови, зови скорее
Парикмахера Матвея!
Пусть означенный Матвей
На тебя прольет елей.

(Под елеем подразумевается одеколон)

Пусть его ножи стальные
И машинки застучат
И с твоей роскошной выи
Пух нежнейший удалят.

Где же птичка, где же локон,
Где чудесный птичий хвост,
Где волос мохнатый кокон,
Где пшеница, где овёс?

Где растительные злаки,
Обрамлявшие твой лоб,
Где волокна-забияки,
Где петрушка, где укроп?

Эти пышные придатки,
Что сверкали час назад,
В живописном беспорядке
На полу теперь лежат.

И дрожит Матвей прекрасный,
Укротитель шевелюры,
Обнажив твой лоб атласный
И ушей архитектуру.

Года и дни бегут по кругу.
Летит песок; звенит река.
Супруга в дом идёт к супругу.
Седеет бровь, дрожит рука.
И светлый глаз уже слезится,
на всё вокруг глядя с тоской.
И сердце, жить устав, стремится
хотя б в земле найти покой.

Старуха, где твой чёрный волос,
Твой гибкий стан и лёгкий шаг?
Куда пропал твой звонкий голос,
Кольцо с мечом и твой кушак?
Теперь тебе весь мир несносен,
противен ход годов и дней.
Беги старуха в рощу сосен
и в землю лбом ложись и тлей.

Я муху безумно любил!
Давно это было, друзья,
Когда ещё молод я был,
Когда ещё молод был я.

Бывало, возьмёшь микроскоп,
На муху направишь его —
На щечки, на глазки, на лоб,
Потом на себя самого.

И видишь, что я и она,
Что мы дополняем друг друга,
Что тоже в меня влюблена
Моя дорогая подруга.

Кружилась она надо мной,
Стучала и билась в стекло,
Я с ней целовался порой,
И время для нас незаметно текло.

Но годы прошли, и ко мне
Болезни сошлися толпой —
В коленках, ушах и спине
Стреляют одна за другой.

И я уже больше не тот.
И нет моей мухи давно.
Она не жужжит, не поёт,
Она не стучится в окно.

Забытые чувства теснятся в груди,
И сердце мне гложет змея,
И нет ничего впереди…
О муха! О птичка моя!

Вода в реке журчит прохладна,
и тень от гор ложится в поле,
и гаснет в небе свет. И птицы
уже летают в сновиденьях,
и дворник с чёрными усами
стоит всю ночь под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок,
и в окнах слышен крик весёлый
и топот ног и звон бутылок.

Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают,
а дворник с чёрными усами
стоит года под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок,
и в окнах слышен крик весёлый
и топот ног и звон бутылок.

Луна и солнце побледнели,
созвездья форму изменили,
движенье сделалось тягучим,
и время стало как песок,
а дворник с чёрными усами
стоит опять под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок,
и в окнах слышен крик весёлый
и топот ног и звон бутылок.

Уж солнышко не греет
И ветры не шумят,
Одни только евреи
На веточках сидят.

В лесу не стало мочи,
Не стало и житья:
Абрам под каждой кочкой,
Да!.. Множество жидья!

Воробей - еврей,
Канарейка - еврейка,
Божия коровка - жидовка,
Термит - семит,
Грач - перхач...

Летит жук, жужжит,
- Ж-ж-жид!

- Бабочка, бабочка, где же твой папочка?
- Папочка мой утонул!
- Бабочка, бабочка, где твоя мамочка?
- Мамочку съели жиды!

Ох, эти жидочки,
Ох, эти пройдохи,
Жены их и дочки
Носят только дохи.

Дохи их греют,
Дохи их ласкают,
А кто не евреи -
Те все погибают.

Среди гостей в одной рубашке
стоял задумчиво Петров.
Молчали гости. На камине
железный градусник висел.
Молчали гости. Над камином
висел охотничий рожок.
Петров стоял. Часы стучали.
Дрожал в камине огонёк.
И гости мрачные молчали.
Петров стоял. Трещал камин.
Часы показывали восемь.
Железный градусник сверкал.
Часы таинственно молчали.
Дрожал в камине огонёк.
Петров задумчиво садился
на табуретку. Вдруг звонок
в прихожей бешено залился
и щёлкнул аглицкий замок.
Петров вскочил и гости тоже.
Рожок охотничий трубит.
Петров кричит: «О Боже, Боже!» —
и на пол падает, убит.
И гости мечутся и плачут,
железный градусник трясут,
через Петрова с криком скачут
и в двери страшный гроб несут.
И, в гроб закупорив Петрова,
уходят с криками «Готово!»

Дни летят как рюмочки
А мы летим как ласточки
Сияют в небе лампочки,
А мы летим как звездочки.
А дни летят как ласточки
А мы летим как палочки
Часы стучат на полочке
А я сижу в ермолочке.