На грани, 18 романсов на слова З. Гиппиус (Na grani) = On the Border

Там, где заводь тихая, где молчит река, 
Липнут пьявки черные к корню тростника.  

В страшный час прозрения, на закате дней, 
Вижу пьявок, липнущих и к душе моей.  

Но душа усталая мертвенно тиха. 
Пьявки, пьявки черные жадного греха!

Время срезает цветы и травы  
    У самого корня блестящей косой: 
Лютик влюбленности, астру славы...  
    Но корни все целы — там, под землей.  

Жизнь и мой разум, огненно-ясный!  
    Вы двое — ко мне беспощадней всего: 
С корнем вы рвете то, что прекрасно, 
    В душе после вас — ничего, ничего!

Серая комната. Речи неспешные,
Даже не страшные, даже не грешные.
Не умиленные, не оскорбленные,
Мертвые люди, собой утомленные…
     Я им подражаю. Никого не люблю.
     Ничего не знаю. Я тихо сплю.

Из лунного тумана  
         Рождаются мечты. 
Пускай, моя Светлана,  
         Меня не любишь ты. 

Пусть будет робкий лепет  
         Неуловимо тих, 
Пусть тайным будет трепет 
         Незвучных струн моих.  

Награды не желая,  
         Душа моя горит. 
Мой голос, дорогая,  
         К тебе не долетит.  

Я счастье ненавижу,  
         Я радость не терплю. 
О, пусть тебя не вижу, 
         Тем глубже я люблю.  

Да будет то, что будет, 
         Светла печаль моя. 
С тобой нас Бог рассудит — 
         И к Богу ближе я.  

Ищу мою отраду  
         В себе — люблю тебя. 
И эту серенаду  
         Слагаю для себя.

Я в тесной келье — в этом мире. 
И келья тесная низка. 
А в четырех углах — четыре 
Неутомимых паука.  

Они ловки, жирны и грязны. 
И всё плетут, плетут, плетут... 
И страшен их однообразный 
Непрерывающийся труд.  

Они четыре паутины 
В одну, огромную, сплели. 
Гляжу — шевелятся их спины 
В зловонно-сумрачной пыли.  

Мои глаза — под паутиной. 
Она сера, мягка, липка. 
И рады радостью звериной 
Четыре толстых паука.

Мне мило отвлеченное: 
Им жизнь я создаю... 
Я всё уединенное, 
Неявное люблю.  

Я — раб моих таинственных, 
Необычайных снов... 
Но для речей единственных 
Не знаю здешних слов...  

Сквозь окна светится небо высокое, 
Вечернее небо, тихое, ясное. 
Плачет от счастия сердце мое одинокое, 
Радо оно, что небо такое прекрасное.  

         Горит тихий, предночный свет, 
         От снега исходит радость моя. 
         И в мире теперь никого нет. 
         В мире только Бог, небо и я.

Минуты уныния... 
Минуты забвения... 
И мнится — в пустыне я... 
Сгибаю колени я, 
Молюсь — но не молится 
Душа несогретая, 
Стучу — не отворится, 
Зову — без ответа я... 
Душа словно тиною 
Окутана вязкою, 
И страх, со змеиною 
Колючею ласкою, 
Мне в сердце впивается, 
И проклят отныне я... 
Но нет дерзновения. 
Кольцо замыкается... 
О, страны забвения! 
О, страны уныния!

Полночная тень. Тишина. 
Стук сердца и стук часов. 
Как ночь непонятно черна! 
Как тяжек ее покров!  

Но знаю: бессильных сердец 
Еще неподвижней мрак. 
Тебе я молюсь, о Отец! 
Подай мне голос, иль знак!  

Сильней, чем себя и людей, 
Я душу свою люблю. 
И надвое волей моей 
Я душу переломлю.  

И стала живой тишина. 
В ней, темной, слышу ответ: 
Пусть ночь бесконечно длинна, — 
Из тьмы да родится свет!

Сегодня заря встаёт из-за туч. 
Пологом туч от меня она спрятана. 
Не свет и не мгла... И темен сургуч, 
Которым «Любовь» моя запечатана.  

И хочется мне печати сломать... 
Но воля моя смирением связана. 
Пусть вечно закрытой лежит тетрадь, 
Пусть будет Любовь моя — недосказана.  

Всё прах и тлен, всё гниль и грех, 
Позор — любовь, безумство — смех, 
Повсюду мрак, повсюду смрад, 
И проклят мир, и проклят брат.  

Хочу оков, хочу цепей... 
Идите прочь с моих путей! 
К Нему — мой вздох, к Нему — мой стон, 
В затвор иду — в затворе Он!

Никто меня не поймёт — 
и не должен никто понять. 
Мне душу страдание жжёт, 
И радость мешает страдать.  

Тяжелые слезы свечей 
и шелест чуть слышных слов... 
В сияньи лампадных лучей 
поникшие стебли цветов,  

рассвет несветлого дня, — 
всё — тайны последней залог... 
И, тайну мою храня, 
один я иду за порог.  

Со мною меч — мой оплот, 
я крепко держу рукоять... 
Никто меня не поймет — 
и не должен никто понять. 

Озеро дышит тёплым туманом...
Он мутен и нежен, как сладкий обман.
Борется небо с земным обманом:
Луна, весь до дна, прорезает туман.

Я, как и люди, дышу туманом.
Мне близок и сладок уютный обман.
Только душа не живёт обманом --
Она, как луна, проницает туман.

Моя душа во власти страха 
И горькой жалости земной. 
Напрасно я бегу от праха — 
Я всюду с ним, и он со мной. 

Мне в очи смотрит ночь нагая, 
Унылая, как темный день. 
Лишь тучи, низко набегая, 
Дают ей мертвенную тень.  

И ветер, встав на миг единый, 
Дождем дохнул — и вмиг исчез. 
Волокна серой паутины 
Плывут и тянутся с небес.  

Ползут, как дни земных событий, 
Однообразны и мутны. 
Но сеть из этих легких нитей 
Тяжеле смертной пелены.  

И в прахе душном, в дыме пыльном, 
К последней гибели спеша, 
Напрасно в ужасе бессильном 
Оковы жизни рвет душа.  

А капли тонкие по крыше 
Едва стучат, как в робком сне. 
Молю вас, капли, тише, тише... 
О, тише плачьте обо мне!

О, ночному часу не верьте! 
Он исполнен злой красоты. 
В этот час люди близки к смерти, 
Только странно живы цветы.  

Темны, теплы тихие стены, 
И давно камин без огня... 
И я жду от цветов измены, — 
Ненавидят цветы меня. 

Среди них мне жарко, тревожно, 
Аромат их душен и смел, — 
Но уйти от них невозможно, 
Но нельзя избежать их стрел.  

Свет вечерний лучи бросает 
Сквозь кровавый шелк на листы... 
Тело нежное оживает, 
Пробудились злые цветы.  

С ядовитого арума мерно 
Капли падают на ковер... 
Всё таинственно, всё неверно... 
И мне тихий чудится спор.  

Шелестят, шевелятся, дышат, 
Как враги, за мною следят. 
Всё, что думаю, — знают, слышат 
И меня отравить хотят.  

О, часу ночному не верьте! 
Берегитесь злой красоты. 
В этот час мы всех ближе к смерти, 
Только живы одни цветы.  

Иисус, в одежде белой,
Прости печаль мою!
Тебе я дух несмелый
И тяжесть отдаю.
Иисус, детей надежда!
Прости, что я скорблю!
Темна моя одежда,
Но я Тебя люблю.

Я призываю любовь,
Я открываю ей сердце.
Алая, алая кровь,
Тихое, тихое сердце.

Руку мою приготовь,
Верой овей моё сердце.
Алая, алая кровь,
Тихое, тихое сердце.

Тайному не прекословь,
В тайне теперь моё сердце.
Алая, алая кровь,
Тихое, тихое сердце.

Путь наш единый любовь!
Слей нас в единное сердце!
Алая, алая кровь,
Тихое, тихое сердце.

Сердце исполнено счастьем желанья, 
Счастьем возможности и ожиданья, — 
Но и трепещет оно и боится, 
Что ожидание — может свершиться... 
Полностью жизни принять мы не смеем, 
Тяжести счастья поднять не умеем, 
Звуков хотим, — но созвучий боимся, 
Праздным желаньем пределов томимся, 
          Вечно их любим, вечно страдая, — 
          И умираем, не достигая...