Двадцать пять стихотворении Пушкина = Dvadcat' pjat' stikhotvorenii Pushkina (25 Poems of Pushkin) , opus 57

Пью за здравие Мери,
Милой Мери моей.
Тихо запер я двери
И один, без гостей
Пью за здравие Мери.

Можно краше быть Мери,
Краше Мери моей,
Этой маленькой пери;
Но нельзя быт милей
Резвой, ласковой Мери.

Будь же счастлива, Мери,
Солнце жизни моей!
Ни тоски, ни потери,
Ни ненастливых дней
Пусть не ведает Мери.

Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись,
В день уныния смирись:
День веселья верь, настанет.

Сердце в будущем живёт;
Настоящее уныло;
Всё мгновенно, всё пройдёт;
Что пройдёт, то будет мило.

Не памятник, а диво:
В могиле гроб,
Во гробе поп,
В попе вино и пиво.

Всё кончено: меж нами связи нет.
В последний раз обняв твои колени,
Произносил я горестные пени.
Всё кончено - я слышу твой ответ.
 ... 

Счастливый юноша, ты всем меня пленил:
Душою гордою и пылкой и незлобной,
И первой младости красой женоподобной.

Душа моя Павел,
Держись моих правил:
Люби то-то, то-то,
Не делай того-то. 
Кажись, это ясно. 
Прошай, мой прекрасный.

Что дружба? Лёгкий пыл похмелья,
Обиды вольный разговор,
Обмен тщеславия, безделья
Иль покровительства позор.

Не розу пафосскую,
Росой оживленную,
Я ныне пою,
Не розу феосскую,
Вином окропленную,
Стихами хвалю;
Но розу счастливую,
На персях увядшую
Элизы моей...

Твоих признаний, жалоб нежных
Ловлю я жадно каждый крик:
Страстей безумных и мятежных
Как упоителен язык!

Но прекрати свои рассказы;
Таи в себе свои мечты:
Боюсь их пламенной заразы,
Боюсь узнать, что знала ты!

Нет, не черкешенка она;
Но в долы Грузии от века
Такая дева не сошла
С высот угрюмого Казбека. 

Нет, не агат в глазах у ней,
Но все сокровиша Востока
Не стоят сладостных лучей
Её полуденного ока.

Пустое вы сердечным ты 
Она, обмолвясь, заменила
И все счастливые мечты
В душе влюблённой возбудила. 
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с неё нет силы;
И говорю ей: как вы милы!
И мыслю: как тебя люблю.

Как за церковью, за немецкою,
Добрый молодец богу молится:
Как не дай Боже молоду жену, --
молоду жену во честной пир зовут,
Меня молодца не примолвили.
молоду жену -- в новы саночки,
Меня молодца -- на запяточки.
молоду жену -- на широкий двор,
Меня молодца -- за вороточки.

Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.
     Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик ненужный,
     Плату приявший свою, чуждый работе другой?
Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,
     Друга Авроры златой, друга пенатов святых?

Глухой глухого звал к суду судьи глухого,
Глухой кричал: „Моя им сведена корова!“ —
„Помилуй, — возопил глухой тому в ответ: —
Сей пустошью владел еще покойный дед“.
Судья решил: „По что идти вам брат на брата?
Не тот и не другой, а девка виновата“.

Быть может, уж не долго мне
В изгнаньи мирном оставаться,
Вздыхать о милой старине
И сельской музе в тишине
Душой беспечной предаваться.

Но и в дали, в краю чужом
Я буду мыслию всегдашней,
Бродить Тригорского кругом,
В лугах у речки, под холмом,
В саду под сенью лип домашней.

Когда ж померкнет ясный день,
Одна из глубины могильной,
Так иногда в родную сень
Летит тоскующая тень
На милых бросить взор умильной.

Враги мои, покамест я ни слова...
И, кажется, мой быстрый гнев угас;
Но из виду не выпускаю вас
И выберу когда-нибудь любого:
Не избежит пронзительных когтей,
Как налечу нежданый, беспощадный.
Так в облаках кружится ястреб жадный
И сторожит индеек и гусей.

Урну с водой уронив, об утёс её дева разбила.
  ‎Дева печально сидит, праздный держа черепок.
Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;
‎  Дева, над вечной струёй, вечно печальна сидит.

Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино — печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть — на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.

Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря;
        Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака!
Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:
        Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.

В дверях Эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.

Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.

«Прости,» он рёк, «тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не всё я в мире ненавидел,
Не всё я в мире презирал.»

Когда для смертного умолкнет шумный день,
  И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
  И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
  Часы томительного б денья:
В бездействии ночном живей горят во мне
  Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
  Теснится тяжких дум избыток,
Воспоминание без молвно предо мной
  Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
  Я трепещу, и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слёзы лью,
  Но строк печальных не смываю.

В лесах, во мраке ночи праздной
Весны певец разнообразный
Урчит, и свищет, и гремит;
Но бестолковая кукушка,
Самолюбивая болтушка,
Одно куку своё твердит,
И эхо вслед за нею то же.
Накуковали нам тоску!
Хоть убежать. Избавь нас, Боже,
От элегических куку!

Последняя туча рассеяннои бури! 
Одна ты несешься по яснои лазури,
Одна ты наводишь унылую тень,
Одна ты печалишь ликуюшии день. 

Ты небо недавно кругом облегала,
И молния грозно тебя обвивала;
И ты издавала таинственный гром
И алчную землю поила дождём. 

Довольно, сокройся! Пора миновалась,
Земля освежилась, и буря промчалась,
И ветер, лаская листочки древес,
Тебя с успокоенных гонит небес.

Напрасно я бегу к Сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам... 
Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий.

Медлительно влекутся дни мои,
И каждый миг в увядшем сердце множит
Всё горести несчастливой любви            
И тяжкое безумие тревожит.

Но я молчу; не слышен ропот мой;
Я слёзы лью; мне слёзы утешенье;
Моя душа, объятая тоской,
В них горькое находит наслажденье.

О жизни сон, лети, не жаль тебя,
Исчезни в тьме, пустое привиденье;
Мне дорого любви моей мученье;
Пускай умру, но пусть умру, любя!