Douze Mélodies sur les Poésies Russes

Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я,
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя.

Где цвел, когда, какой весною?
И долго ль цвел, и сорван кем?
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?

На память нежного ль свиданья
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?

И жив ли тот, и та жива ли?
И где их нынче уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок?

Dans ce vieux livre l'on t'oublie,
Fleur sans parfum et sans couleur,
Mais une étrange rêverie,
Quand je te vois, emplit mon coeur.

Quel jour, quel lieu te virent naître?
Quel fut ton sort? qui t'arracha?
Qui sait? Je les connus peut-être,
Ceux dont l'amour te conserva!

Rappelais-tu, rose flétrie,
La première heure ou les adieux?
Les entretiens dans la prairie
Ou dans le boix silencieux?

Vit-il encor? existe-t-elle?
À quels rameaux flottent leurs nids!
Ou comme toi, qui fus si belle,
Leurs fronts charmants sont-ils flétris?

Слышу я: звенит синица
Средь желтеющих ветвей...
Здравствуй, маленькая птица,
Вестница осенних дней!

Хоть грозит он нам ненастьем,
Хоть зимы он нам пророк,
Дышит благодатным счастьем
Твой веселый голосок.

Дышит благодатным счастьем
Твой веселый голосок.
В песенке твоей приветной
Слух пленен ужели ж мой

Лишь природы безответной
Равнодушною игрой?
Иль беспечно распевает
И в тебе охота жить -

Та, что людям помогает
Смерть и жизнь переносить?
Та, что людям помогает
Смерть и жизнь переносить?

Sous la feuille qui frissonne,
La mésange est de retour.
C'est elle qui de l'automne
Annonce le premier jour !

Elle prédit la froidure,
Les autans et les hivers,
Et cependant sa voix pure,
Monte gaiement dans les airs.

Et cependant sa voix pure,
Monte gaiement dans les airs.
Ah! Dis moi, voix innocente,
Qui respires le bonheur,

Es-tu l'instrument qui chante
Sous les doigts du créateur,
Où sens-tu l'amour de vivre
Par qui l'homme rit du sort,

Cet amour dont il s'enivre
Même à l'heure de la mort ?
Cet amour dont il s'enivre
Même à l'heure de la mort ?

A mes yeux étincellent dans l'ombre
Les fantômes errants de minuit,
Si pressés qu'on n'en peut voir le nombre ;
A coup d'aîles ils fendent la nuit.

Comme un homme oppressé par un songe
On entend leur poitrines gémir
Chaque image s'élève et replonge,
Et toujours ce pénible soupir !

Puis, ainsi qu'une meute en délire,
La phalange s'avance en hurlant,
Et soudain, comme un flôt, se retire,
Et découvre l'abîme béant !

Полуночные образы реют,
Блещут искрами ярко впотьмах,
Но глаза различить не умеют,
Много ль их на тревожных крылах.
 
Полуночные образы стонут,
Как больной в утомительном сне,
И всплывают, и стонут, и тонут —
Но о чем это стонут оне?
 
Полуночные образы воют,
Как духов испугавшийся пес;
То нахлынут, то бездну откроют,
Как волна обнажает утес.

Спи, [младенец]1 мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.

По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползёт на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закалён в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю.

Сам узнаешь, будет время,
Бранное житьё;
Смело вденешь ногу в стремя
И возьмешь ружьё.
Я седельце боевое
Шёлком разошью...
Спи, дитя моё родное,
Баюшки-баю.

Богатырь ты будешь с виду
И казак душой.
Провожать тебя я выйду, --
Ты махнёшь рукой...
Сколько горьких слёз украдкой,
Я в ту ночь пролью...
Спи, мой ангел, тихо, сладко,
Баюшки-баю.

Стану я тоской томиться,
Безутешно ждать;
Стану целый день молиться,
По ночам гадать;
Стану думать, что скучаешь 
Ты в чужом краю...
Спи ж, пока забот не знаешь,
Баюшки-баю.

Дам тебе я на дорогу
Образок святой:
Ты его, моляся богу,
Ставь перед собой;
Да готовясь в бой опасный,
Помни мать свою...
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.

Dors dans les plis de mon voile
 . . . . . . . . . .

— The rest of this text is not
currently in the database but will be
added as soon as we obtain it. —

Oh! si jamais, pendant la nuit,
Lorsque la paix règne sur terre,
Lorsque la lune au ciel pâlit
Et des tombeaux blanchit la pierre,
Si du cercueil, rompant la loi,
Les morts désertent leur demeure,
Entends ma voix toi que je pleure
Et de la mort reviens à moi.

Reviens, ainsi que le trépas t'a faite
En un jour de vengeance,
Quand pâle et froide entre mes bras
Tu succombas à ta souffrance.
Reviens, étoile, feu du soir,
Accord plaintif, vapeur légère,
Spectre drapé dans un suaire,
Qu'importe à moi? je veux te voir!

Je ne prétends, par ton secours,
Ni dévoiler l'horrible crime
Qui me ravit mes seuls amours,
Ne de la mort sonder l'abîme,
Ni dans mon coeur au désespoir
Tuer le doute, non je t'aime
Entends ce cri, toujours le même,
Surtout reviens, je veux te voir.

О, если правда, что в ночи,
Когда покоятся живые,
И с неба лунные лучи
Скользят на камни гробовые,
О, если правда, что тогда
Пустеют тихие могилы, —
Я тень зову, я жду Леилы:
Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна, как зимний день, 
Искажена последней мукой.
Приди, как дальняя звезда,
Как лёгкий звук иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
Мне всё равно: сюда, сюда!..

Зову тебя не для того,
Чтоб укорять людей, чья злоба
Убила друга моего,
Иль чтоб изведать тайны гроба,
Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь... но, тоскуя,
Хочу сказать, что всё люблю я,
Что всё я твой. Сюда, сюда!

Тихо вечер догорает,
  Горы золотя;
Знойный воздух холодает, -
  Спи, моё дитя!

Соловьи давно запели,
  Сумрак возвестя;
Струны робко зазвенели, -
  Спи, моё дитя!

[Блещут]1 ангельские очи,
  Трепетно светя;
Так легко дыханье ночи, -
  Спи, моё дитя!

Так легко и так привольно,
  Страсти укротя,
В сердце вымолвишь невольно:
  Спи, моё дитя!

Sur la cime des montagnes
Fuit le jour mourant
L'air embaume nos campagnes,
Dors, ma belle enfant.

De la nuit l'oiseau soupire
L'hymne pénétrant,
Sous mes doigts frémit ma lyre,
Dors, ma belle enfant,
Dors, enfant.

L'œeil de ton bon ange veille
Dans le firmament.
Dans le bois le vent sommeille,
Dors, ma belle enfant.

Dors, ma belle enfant.
Dors, ma belle enfant.

Lève-toi, voici l'aurore,
Vois ces roses dans ma main.
Toutes deux viennent d'éclore
Sous les larmes du matin.

Le printemps partout s'éveille,
L'air est doux, plein de senteurs,
A tes pieds la fleur vermeille
Lentement répand ses pleurs.

Voici l'heure! amant timide,
J'accourus avant le jour,
Et pour toi, dans l'herbe humide,
J'ai cueilli ces fleurs d'amour.

Viens près de celui qui t'aime
T'enivrer de leur senteur!
Viens, je veux poser moi-même
Ces deux roses sur ton cœur.

Полно спать: тебе две розы
Я принес с рассветом дня.
Сквозь серебряные слёзы
Ярче нега их огня.

Вешних дней минутны грозы,
Воздух чист, свежей листы...
И роняют тихо слёзы
Ароматные цветы.

Шёпот, робкое дыханье.
  Трели соловья,
Серебро и колыханье,
  Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,
  Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
  Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,
  Отблеск янтаря,
И лобзания, и слёзы,
  И заря, заря!...

Soupirs, faible voix tremblante
 . . . . . . . . . .

— The rest of this text is not
currently in the database but will be
added as soon as we obtain it. —

Ma belle, ne dis plus tout bas
Les vieux refrains de Géorgie,
Par grâce, ne rappelle pas
Les heureux jours d'une autre vie.

Tu chantes et je crois revoir
La nuit, la steppe solitaire,
Et sous les pâles feux du soir,
Les traits aimés de l'étrangère.

J'oublie, alors que je te vois,
Ces traits qui brisent mon courage;
Tu chantes, soudain devant moi
A reparu sa pâle image.

Ma belle, ne dis plus tout bas
Les vieux refrains de Géorgie,
Par grâce, ne rappelle pas
Les heureux jours d'une autre vie.

Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной;
Напоминают мне оне
Другую жизнь и берег дальний.

Увы, напоминают мне
Твои жестокие напевы
И степь, и ночь, и при луне
Черты далекой, бедной девы!

Я призрак милый, роковой,
Тебя увидев, забываю;
Но ты поёшь, и предо мной
Его я вновь воображаю.

Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной;
Напоминают мне оне
Другую жизнь и берег дальний.

O sing, du Schöne, sing mir nicht
Georgiens wehmutvolle Lieder,
Sie wecken wie ein Traumgesicht
Mir fernes Land und Leben wieder.

Auf mich herein in wilder Pein
Aus deinen Liedern klingend bricht es;
Die Steppennacht, der Mondenschein,
Der Schmerz des kindlichen Gesichtes -

Die holde Traumgestalt, bei dir
Vergess' ich sie, und ach! wie gerne --
Doch wenn du singst, erscheint sie mir
Und ruft mich grausam in die Ferne.

O sing, du Schöne, sing mir nicht
Georgiens wehmutvolle Lieder,
Sie wecken wie ein Traumgesicht
Mir fernes Land und Leben wieder.

Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела,
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была? 

У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал? 

Молитву ль тихую читали,
Иль пели песни старины,
Когда листы твои сплетали
Солима бедные сыны? 

И пальма та жива ль поныне? 
Все так же ль манит в летний зной
Она прохожего в пустыне
Широколиственной главой? 

Или в разлуке безотрадной
Она увяла, как и ты,
И дольний прах ложится жадно
На пожелтевшие листы?.. 

Поведай: набожной рукою
Кто в этот край тебя занес? 
Грустил он часто над тобою? 
Хранишь ты след горючих слез? 

Иль, божьей рати лучший войн,
Он был с безоблачным челом,
Как ты, всегда небес достойн
Перед людьми и божеством?.. 

Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой,
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой! 

Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой... 
Всё полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.

Dis-moi, rameau de Palestine
 . . . . . . . . . .

— The rest of this text is not
currently in the database but will be
added as soon as we obtain it. —

Отчего, скажи,
Мой любимый серп,
Почернел ты весь,
Что коса моя?

Иль обрызган ты,
В скуке-горести,
По [милу дружку]1
Слезой девичьей?

В широких степях
Дона [тихова]2
Зелена трава
Давно скошена;

На селе косцы
Давно женятся
Только нет его,
Ясна сокола!

Иль он бросил дом,
Разлюбил меня,
И не придёт уж
К своей девице?...3

Не к добру ж тоска
Давит белу грудь,
[Ах]4, не к радости
Плакать хочется.

Dis-moi, faux chérie, O ma belle faux, ce qui t'a noircie
 . . . . . . . . . .

— The rest of this text is not
currently in the database but will be
added as soon as we obtain it. —

Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.

Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?

[Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.]1

Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.

Sur nos fronts le vent d’orage
Tourbillonne en gémissant ;
On dirait un cri sauvage,
Puis soudain des pleurs d’enfant.
Comme au bois la feuille morte,
Sur le toit le chaume bruit.
Et le vent frappe à la porte,
Comme un spectre errant la nuit.

Notre hutte est triste et sombre,
Aussi sombre que le temps,
Mais pourquoi rester dans l’ombre,
Bonne vieille aux pas tremblants ?
Les éclats de la tempête
Auraient­ils blessé tes yeux ?
Ou dors­tu, courbant la tête,
Au rouet silencieux ?

Ça, buvons, ô bonne mère,
Si fidèle à mon malheur,
Bois avec moi, prends un verre,
Le bon vin donne du cœur.
Chante­moi de la fauvette
Le vieil air toujours nouveau,
Chante­moi la bachelette
Qui s’en va pour puiser l’eau.

Sur nos fronts le vent d’orage
Tourbillonne en gémissant ;
On dirait un cri sauvage,
Puis soudain des pleurs d’enfant.
Ça, buvons, ô bonne mère,
Si fidèle à mon malheur,
Bois avec moi, prends un verre,
Le bon vin donne du cœur.

Tobt der Sturm, den Tag verhüllt er,
Treibt den Schnee im Wirbelwind? —
Wie ein wildes Thier bald brüllt er,
Wimmert bald wie'n kleines Kind ...
Bald im strohbedeckten Dache
Lärmt er voll Zerstörungswuth,
Pocht bald laut am Fenfterfache,
Wie wohl spät ein Wandrer thut.

Morsche Hütte, Gott erhalte
Dich in dieser Sturmesnacht!
Was am Fenster, liebe Alte,
Hat so schweigsam Dich gemacht?
Machte Dich der Sturm verstummen
Als Du spannst an Deinem Lein?
Oder schliefst Du bei dem Summen
Deiner trauten Spindel ein?

Trink mit mir, Genossin, treue,
Meiner armen Jugendzeit!
Her den Becher! Und aufs Neue
Wird das Herz voll Fröhlichkeit.
Sing ein Lied mir, von der Meise,
Die gehaust am Meeresring,
Von dem Mädchen,  das ganz leise
Morgens früh zum Brunnen ging.

Tobt der Sturm, den Tag verhüllt er,
Treibt den Schnee im Wirbelwind; —
Wie ein wildes Thier bald brüllt er,
Wimmert bald wie'n kleines Kind. . .
Trink mit mir, Genossin, treue,
Meiner armen Jugendzeit!
Her den Becher! Und aufs Neue
Wird das Herz voll Fröhlichkeit.